26-го сентября 1760 года я получил ордер и инструкции графа Фермора идти к Берлину. В то время я стоял в деревне Шенов, в одной миле от Глогау, с четырьмя гусарскими и пятью казацкими полками. Отсюда я взял с собою молдавский, сербский и хорватов полки и казачьи Луковкина, Попова и Туроверова и прошел в тот день 5 миль до деревни Рукерсдорф, в одной миле от Сагана, где и остановился лагерем.
Венгерский гусарский полк и казачьи полки Бервилова и Дячкина остались при армии, для прикрытия. Бригадир Бахман с 2 тыс. гренадеров, бригадир Мельгунов с двумя конно-гренадерскими полками и подполковник Глебов с данною мне артиллериею примкнули ко мне вечером. 27-го числа рано утром перешел я с этим корпусом реку Бобер, через Саган, в лагерь при Сорау, что составит 4 мили. Я хотел на другой день выступить пораньше, но полковник Маслов из армии забрал хлеб, заказанный мною в Сагане, и запретил выдавать что-либо моему корпусу. Поэтому я должен был пробыть в Сорау полдня, пока не получил провианта на один день и мяса из силезскаго города Спроттау. В 2 часа пополудни я двинулся вперед, сделал ночью маленький привал и
29-го сентября, в 9 часов утра, прибыл в Губен, в 6 милях от Сорау. В Силезии, Сорау и Губене я собрал столько подвод, что пехота могла положить на них свои шинели, провиант и багаж, и должна была нести только ружья, но артиллерийския лошади были так плохи, что я вынужден был приказать заменить более 100 штук другими, только бы двинуться далее. В Губене повторилось со мною тоже, что было и в Сагане; квартирмейстеры корпуса графа Чернышева прибыли туда в тот же день и бригадир д'Ельпк запретил городу поставлять моему корпусу хлеб и пиво, так что я, для того, чтобы получить хоть что-нибудь, вынужден был добыть экзекуциею немного пива, водки и соли и взять силою несколько повозок и лошадей. 30-го я прошел форсированным маршем до Беескова, т. е. 6 миль.
1-го октября был расттаг по случаю праздника и дня рождения великаго князя Павла Петровича и я приказал печь как можно скорее хлеб, но едва мог заготовить его на один лишь день, так как очень спешил. До этого дня в Беескове был поручик с 20 неприятельскими гусарами, а во Франкфурте стоял подполковник фон-Бодевильс с 1,500 всякаго рода войска. Я послал туда из Губена команду, которая не нашла уже непрриятеля ни в Беескове, ни во Франкфурте. Последний сначала делал некоторыя затруднения впуску в него моей команды, но как только пришла туда команда и графа Чернышева, то оба были впущены. Однако, во Франкфурте я опять не получил для моего корпуса хлеба, который был заказан мною. В тот же день я послал подполковника Чобру с командою из 3-х эскадронов гусар и 200 казаков в Фюрстенвальде, где и был захвачен отретировавшейся из Беескова поручик с 20 гусарами. Там же нашелся большой запас муки и я командировал туда офицера испечь из нея хлеб, но на следующий день последний был также забран генералом Чернышевым.
2-го числа я снова прошел 6 миль, через Сторкау до Вустергаузена, куда и прибыл очень поздно. Посланному мною вперед полковнику Туроверову с его казачьим полком, для снятия форпостов и держатия патрулей до Берлина, удалось в этот день взять в плен патруль из 19 гусаров. высланныхъ генералом Гюльзеном из Виттенберга. Тут же я узнал, что корпус Гюльзена стоит по сю сторону Эльбы при Пилитце, в 7 милях от Берлина, после оставления им Торгау с потерями; что принц Виртембергский с 8 тыс. человек пошел против шведов и находится в 6 милях от Берлина, и что в последнем только 3 батальона и 2 эскадрона гусар. Поэтому мне не приходилось терять времени и я написал графу Чернышеву о содействии, чтобы, согласно приказу графа Фермора, быть свободным в тылу. Рано утром пошел я вперед с легкими войсками и драгунами; пехота же, поздно вечером пришедшая в лагерь при Вустергаузене после большаго марша, должна была выступить оттуда двумя часами позже, сварив перед тем пищу.
3-го числа, в 11 часов утра, прибыл я с легкими войсками к Котбусским воротам и тотчас же занял высоты как перед ними, так и перед Галлишскими воротами; около двух эскадронов гусар стали перед ними, казаки-же пустились в разъезды и несколько неприятелей было захвачено в плен. Я тотчас же послал состоявшаго при мне волонтером поручика Чернышева к коменданту требовать сдачи города. Между тем подошли 2 конно-гренадерских полка с артиллериею, мои батареи были изготовлены и как только поручик Чернышев вернулся с отказом, то я приказал бомбардировать город. 2,000 гренадеров пришли около 2-х часов пополудни и заняли лагерь на высотах против Котбусскихъ ворот, и город, и редуты перед воротами были обстреливаемы из всех имевшихся у меня пушек. Город загорался несколько раз, но огонь был потушаем. Целый день с обеих сторон продолжалась канонада и хотя неприятель очень сильно стрелял по моим батареям, но во весь день я потерял лишь одного поручика и двух артиллеристов. К вечеру неприятель заложил новую батарею перед Галлишскими воротами, которая анфилировала мою главную батарею. Тогда я приказал перевезти мои тяжелыя орудия на большую гору против названных ворот и послал двух штаб-офицеров с 600 гренадерами и четырьмя пушками штурмовать ночью Котбусския и Галлишския ворота. Подполковник князь Прозоровский с 300 гренадерами и 2 пушками должен был напасть на Галлишския, а майор Паткуль с остальными на Котбусския; в помощь каждому из них было послано по 200 гренадеров и по 2 эскадрона гусар и конно-гренадеров. Двое волонтеров, капитан фон-Панри и поручик Чернышев, также были с ними. В полночь началось бомбардирование с моих батарей и в то-же время стали штурмовать ворота, и хотя князь Прозоровский дошел до Галлишских и держался там целый час, но должен был, равно как и майор Паткуль, отступить, вследствие чрезвычайно сильнаго картечнаго огня и ружейной стрельбы пехоты, стоявшей за стенами на подмостках; моя потеря при этом была следующая: 1 капитан, 2 поручика, 2 унтер-офицера и 40 рядовых были ранены, а 24 рядовых были убиты. Бомбардирование продолжалось до 3 часов пополуночи. Город несколько раз загорался, несколько домов сгорело и, по словам дезертиров, неприятель понес большия потери, а .равно пострадали и многие граждане. Рано утром 4-го числа показалась неприятельская кавалерийская партия из драгунов и гусар перед Галлишскими воротами, из чего должно было заключить о прибытии помощи. В эту ночь явилось несколько дезертиров, которые единогласно показывали, что принц Виртембергский ночевал лишь за 2 мили от Берлина и что его кавалерия в 12 часов ночи вступила в этот город. Из больших орудий у меня осталось только 2; все прочия были подбиты или испорчены; все мои заряды были разстрелены; у моей команды не было хлеба, сама она была изнурена; артиллерийския лошади были совершенно измучены, никакой помощи сзади меня не было, потому что, не уважая всех моих представлений, генерал Чернышев не только не посылал мне подкрепления, но и для прикрытия моего тыла не отделил в Сторкау и Вустергаузен части своего корпуса, но шел с ним, по ту сторону Шпрее, в Фюрстенвальде. Это же было и причиною тому, почему я тотчас по приходу к Берлину не штурмовал городских стен, не смотря на то, что это легко было сделать, пробив бреши или взобравшись на стены ночью по лестницам, так как мои батареи были менее, чем в 400 шагах от Котбусских и Галлишских ворот. Только близость неприятеля впереди и сзади меня заставляла меня бояться потерять весь мой корпус, не достигнув чего-либо, потому что, если бы я силою взял Берлин, то не мог бы скоро вызвать людей обратно из такого большаго города. Поэтому я должен был держать мой корпус сплоченно и старался, бомбардировкою и штурмованием ворот, заставить коменданта капитулировать и принудить его к тому, что мне было приказано сделать; но только потому, что я не достиг в этом скораго успеха и все время был между двумя огнями, нашел я нужным занять Кёпеник, лежащий на острове, на Шпрее, и служащий ключем и проходом к Берлину, чтобы иметь связь с графом Чернышевым и получить помощь, заряды, артиллерию, равно как и хлеб, с известием о чем и послал курьера к графу Фермору. В Кёпеник я отправил бригадира Бахмана с гренадерами, 1 казачьим и 1 гусарским полками, а прочие казачьи и гусарские полки и конно-гренадеров оставил при себе для занятия высот перед Котбусскими и Галлишскими воротами. Сильная неприятельская партия атаковала меня около 9 часов, но вскоре была отброшена и отступила в город. Из бывших при моих легких войсках маленьких единорогов я приказал кидать безпрестанно гранаты в неприятельские редуты перед воротами, пока оставалась хотя одна граната, вследствие чего редуты были оставлены и орудия ввезены в ворота.
К полудню, получив рапорт бригадира Бахмана, что неприятель заперся в Кепенике и развел мосты, я поспешил туда, оставив бригадира Мельгунова с двумя конно-гренадерскими и двумя казачьими полками у Берлина занимать высоты у названных выше ворот. Прибыв к Кёпенику, я потребовал сдачи его и после отказа велел бросить несколько гранат, от которых загорелись королевския конюшни, и комендант, с командою в 50 человек, сдался в плен; при этом капитан Кличке и адъютант графа Чернышева, захваченный накануне крестьянами, были освобождены. Я тотчас же отправил курьеров, одного к графу Фермору, а другаго к графу Чернышеву за помощью, артиллериею и снарядами, заняв между тем пехотою удобный лагерь. Вечером туда должен был вступить и бригадир Мельгунов с двумя своими конно-гренадерскими полками, а подполковник Цветинович, посланный за день перед тем в Потсдам для уничтожения тамошняго королевскаго оружейнаго завода и вернувшийся в полдень, должен был, с своими эскадронами и казаками полковника Туроверова, оставаться у Берлина, занимая высоты. Утром 5-го числа подполковник этот был атакован целым Виртембергским корпусом, прибывшим накануне вечером, и я отдал ему приказание отойти с его командою к Кёпенику, где и принял меры к встрече неприятеля со всех сторон. От захваченных же между тем нескольких пленных я узнал, что сам принц Виртембергский был при его корпусе. В полдень бригадир Бенкендорф донес мне, что он шел ко мне в помощь от графа Чернышева с двумя пехотными полками, но получил контрордер и должен дожидаться прибытия графа Чернышева. Последний пришел к Кепенику в 4 часа пополудни и вечером двинул туда свой корпус в лагерь. На другой день, 6-го числа, был расттаг, и генерал Чернышев пригласил меня ехать с ним на рекогносцировку Берлина с франкфуртской стороны, что и было сделано после полудня. Мы нашли там два пехотных полка в лагере, около полумили разстоянием от Берлина при деревне Бисдорф. При мне был полковник Луковкин с 50 казаками его полка, которые, атаковав неприятельский пикет Виртембергских драгун. совершенно истребили его перед фронтом лагеря, так что взято было в плен только два человека. Неприятель сделал более 200 пушечных выстрелов, но без малейшаго вреда для нас. Возвратясь вечером в лагерь, я снова потребовал помощи от графа Чернышева, чтобы идти, через Шпрее, к Берлину и вновь занять мой прежний пост, и, наконец, получил бригадира Бенкендорфа с двумя пехотными полками и двумя большими орудиями и зарядами, но должен был отдать графу Чернышеву Молдавский гусарский полк. В 3 часа утра, 7-го числа, я двинулся прямо через Шпрее на Берлин, а граф Чернышев несколько часов спустя пошел также к Берлину по другой стороне, туда, где накануне вечером мы производили рекогносцировку. С рассветом я был уже при деревне Риксдорф, в полумили от Берлина, и мой авангард был атакован неприятельским эскадроном кирасир и 30 гусарами, но все они, за исключением 19 убитых, были взяты в плен под неприятельскою батареею и в числе их оказались 1 ротмистр, 2 поручика, 1 корнет, 4 унтер-офицера, 86 кирасир и 15 гусар. У меня же не было никакой потери, кроме раненых казака и двух лошадей, и я, без малейшей помехи, приказал двум казацким полкам под командою полковника Попова, Сербскому гусарскому полку с двумя единорогами и эскадрону конно-гренадер занять высоты перед Котбусскими воротами и держаться в крепкой позиции, с остальными же небольшими легкими войсками, с двумя конно-гренадерскими полками и со всею пехотою я двинулся прямо к Галлишским воротам в разсчете прогнать неприятеля с тамошней горы, на которой, два дня перед тем, была моя главная батарея, но нашел на ней довольно большой лагерь с несколькими батареями, вооруженными большим числом пушек. Поэтому мне ничего другаго не оставалось сделать, как двинуть весь мой корпус фронтом, однако так, чтобы неприятельския батареи не могли причинить мне никакого вреда. Полковника Глебова, с тремя большими орудиями, под прикрытием батальона гренадеров и одного казачьяго полка, я послал в лежавший не вдалеке лесок для обстреливания неприятельских батарей и лагеря, а равно и самаго города. Бомбардирование это продолжалось безпрерывно с 3 час. утра до полудня с таким успехом, что неприятельский лагерь был разстроен, неприятельская пехота отступила за батареи и Берлин был в огне. Я уже сделал распоряжение об одновременной атаке неприятельских батарей со всех сторон, как получил с форпостов известие, что неприятельская пехота идет, с многими пушками, по дороге из Потсдама в Берлин. Генерал-адъютант фон-Шорлемер, посланный от корпуса Гюльзена в Берлин и взятый в плен моим патрулем, подтвердил это, добавив, что генералы Гюльзен и Клейст были на марше с их корпусами и находились не вдалеке. Вызвав немедленно полковника Глебова с его артиллериею и прикрытием обратно, я пошел с полковником Цветиновичем и его гусарским полком и 4 единорогами на встречу неприятельской пехоте и приказал следовать за мною конно-гренадерскому полку и 1000 гренадер с принадлежавшею к ним артиллериею, для прикрытия моего наступления и моего тыла, а поддерживать позицию, занятую перед Котбусскими воротами сербским гусарским полком и полковником Поповым с двумя казачьими полками, должен был бригадир Бахман с 1000 гренадеров; бригадир же Бенкендорф с его 2 пехотными полками и бригадир Мельгунов с 1-м конно-гренадерским полком должны были оставаться на их местах. С гусарами лишь Хорвата и бывшими при мне казаками я остановил прусскую пехоту, состоявшую только из двух батальонов с 4 пушками и бывшую авангардом генерала Клейста; и она была бы легко уничтожена, еслибы 1000 гренадеров и драгунский полк не опоздали, или еслибы у меня было больше легких войск, так как неприятель был разстроен и окружен гусарами и казаками. Узнав же о приходе сильнаго неприятеля, я уже не мог действовать с одним авангардом и вынужден был пропустить неприятеля. через деревню Шенберг, к Потсдамским воротам. В это самое время приехал ко мне генерал Лесси и объявил, что его кавалерия прибудет сейчас, а пехота завтра. Приказав полковнику князю Репнину с 1000 гренадеров и полковнику Шетневу с его конно-гренадерским полком занять горы, находящияся на Саармюндской и Потсдамской дорогах, в полумили от Берлина, и установить там батареи, я распорядился, чтобы подполковник Цветинович с его гусарами и полковник Луковкин и Туроверов заняли позиции: первый - в деревне Стегелице, второй - в Целендорфе и третий - в д. Столпе. Только что я успел сделать эти распоряжения, как корпус Клейста, который легко можно было считать в 6 т. человек, выдвинулся вперед полным маршем и занял деревню Целендорф. Я велел атаковать его кавалерию Хорватским эскадроном, а из бывших при мне 4 единорогов причинил ей не мало вреда; но так как она состояла из 10 эскадронов кирасир и драгун, двух эскадронов зеленых драгун и 5 эскадронов зеленых гусар, то я, с моим малым числом гусар, должен был отступить и даже 4 единорога были уже в руках неприятеля; но храбрые подполковники Цветинович и Чобра так добросовестно поддержали меня, что, сформировав снова свои эскадроны, отбросили всю неприятельскую кавалерию, отбили захваченные ею единороги и, взяв в плен 62 человека, многих изрубили, а остальных преследовали до неприятельской пехоты. Оставшимся назади конно-гренадерам и пехоте я приказал двинуться вперед, потому что неприятель расположился в боевом порядке и делал вид, что хочетъ отнять занятыя мною высоты, но принятая мною мера предосторожности -занятием высот 1000 гренадер и достаточною артиллериею, подействовала на столько, что неприятель приостановился на некоторое время и затем фальшивою ретирадою думал выманить меня оттуда; но видя, что я не переменяю своей позиции и что моя остальная пехота идет во фронт, а конно-гренадеры и хорватовские гусары и казаки намереваются напасть с флангов и тыла, двинулся назад к Теттау, после двухчасовой перестрелки, с немалою потерею. Преследовать его я признал опасным, потому что в тылу у меня был Берлин и неприятельския батареи на горах перед Галлишскими воротами, с пехотою более, чем в два полка, а разъезды генерала Гюльзена схватывались уже с моими казаками, посланными им на встречу. В виду этого я не мог преследовать корпус Клейста, который при том же был совершенно растерян, и оставшись с моими гренадерами и пехотою на горе, послал конно-гренадеров и гусар безпокоить неприятеля с флангов, при чем он снова понес немаловажныя потери. Не прошло и часа, как показался весь корпус Гюльзена, шедший скорым маршем; но увидав корпус Клейста в полном отступлении, а меня занимающим хорошую позицию на горе, и будучи приветствован моими батареями, вернулся на прежнюю дорогу, по которой он шел, преследуемый хорватскими гусарами и казачьим полком Луковкина, захватившими еще 20 пленных.
Была уже ночь; мои люди устали за целый день; посланныя графом Чернышевым тяжелыя орудия были снова испорчены и все мои заряды истрачены. Поэтому я двинул мою пехоту и конно-гренадер на то-же место, где я их сформировал утром, а сам до поздней ночи оставался, не будучи тревожим, с хорватскими гусарами на тех же высотах. Хотя генерал Лесси и послал своих улан преследовать корпус Клейста, но вся кавалерия его, пришедшая еще перед канонадою, видела все дело, не принимая в нем ни малейшаго участия, а сам он ушел с нею вечером 2 мили назад, послав, однако, перед тем князя Левенштейна в город требовать сдачи его.
Я приказал сосчитать убитых неприятелей и на одном поле сражения было насчитано 6 офицеров и 1,600 рядовых. Моя потеря заключалась в одном конно-гренадере, 5 гренадерах, 3 казаках и 15 лошадях; раненых же было: 11 конно-гренадеров, 17 гренадеров, 4 гусара и 6 казаков. Распределив бывшее у меня небольшое число легких войск так, как этого требовали обстоятельства и безопасность, при чем пехота и конно-гренадеры должны были провести ночь на своих местах, против неприятельской батареи, и поддерживать меня, я разослал командирам надлежащия приказания. Рано на другой день получил я от генерал-лейтенанта Панина снаряды, прибывшие в Кёпеник, но за проливным дождем в этот день я ничего не мог предпринять. Австрийския пехота и кавалерия подошли около полудня к стороне Потсдама; я переменил мою позицию и отправил пехоту и конно-гренадеров в Риксдорфский лес, а артиллерию, с надлежащим прикрытием, разместил на высотах при Котбусских воротах; бьвшия же при мне легкия войска должны были занять лагерь перед теми же воротами и содержать пикеты. Хотя в этот день неприятель из города несколько раз порывался тревожить меня в моей позиции, но всякий раз был прогоняем назад с потерею. Под вечер генерал Лесси с генерал-маиором Брентано приехал на мои батареи и предложил поддержать последняго всем моим корпусом, решившись отнять неприятельския батареи на горе перед Галлишскими воротами. Я охотно согласился на это и просил дать письменную диспозицию; но прождав напрасно до 10 часов вечера, получил от графа Чернышева приказание, как только прибудет генерал Лесси, тотчас оставить эту сторону и мою позиции и идти к нему на другую сторону, для прикрытия его, потому что на другой день он хотел атаковать бывшаго перед ним неприятеля. Я отвечал, что сделать этого, без большой обиды, я не могу; что я ближе других к Берлину, опрокинул неприятеля, стою перед воротами и должен сохранить мою позицию, а не пропускать других. Кроме того, мне пришлось бы идти к нему 4 мили и все-таки я пришел бы поздно. Спустя полчаса, получил я от него новое приказание, - потому что генерал Лесси хотел употребить меня на этой стороне,-остаться на месте, но все мои легкия войска немедленно отослать к нему на другую сторону. Исполнить это я мог еще менее, потому что весьма нуждался в означенных войсках для форпостов и пикетов, а без них должен был бы тотчас отступить. Поэтому я предписал бригадиру Мельгунову, с его двумя конными полками, идти с разсветом к графу Чернышеву и оставаться при нем.
8-го октября, около часу пополуночи, неприятельской трубачъ принес мне ответ берлинскаго коменданта на мое последнее требование и я тотчас же приказал бомбардировать город, как только трубач был отправлен назад. В 3 часа, однако, снова явился неприятельский трубач с маиором Вегером и ротмистром Вангенгеймом и представил мне капитуляцию коменданта. Отправив с этими офицерами бригадира Бахмана, с надлежащими наставлениями, в Берлин, я последовал за ним с гусарами и конно-гренадерами; пехота тоже должна была выступить и идти прямо на Берлин. Я еще не доехал до Котбусских ворот, как ротмистр Бринк, отправленный мною с бригадиром Бахманом, встретил меня с известием, что комендант капитулировал согласно моим требованиям и затем явились депутаты от города. Генерал-лейтенанта Рохова, как коменданта, я нашел в Котбусских воротах и тотчас же распорядился занять гусарами и несколькими эскадронами конно-гренадеров все ворота и высоты при Галлишских воротах, где были неприятельския батареи, гарнизон же должен был положить свое оружие. В 5 часов я двинулся с остальными конно-гренадерами в город, ко дворцу. За мною должны были следовать 2,000 гренадеров; приказав им сменить все караулы на гауптвахтах и при воротах, я назначил бригадира Бахмана комендантом. Бригадир же Бенкендорф с двумя пехотными полками остался перед Котбусскими воротами, для приема пленных, а гусар и казаков я послал вслед за неприятелем, состоявшим из корпусов Гюльзена, Клейста и Виртембергскаго, прямо на Шпандау. К 7 часам в Берлине уже не было прусских караулов и большая часть гарнизона была отведена к воротам. Все это совершилось без всякаго участия кого-либо из корпусов Чернышева и Лесси; но в 7 часов я послал обоим этим генералам извещения об этом счастливом событии. Около 9 часов прибыл к Галлишским воротам австрийский генерал-маиор Брентано с кавалериею и пехотою и, устранив мой караул, занял силою ворота. Вскоре после того явился подполковник Ржевский и от имени генерала Чернышева потребовал, хотя и поздно, сдачи города. Вслед за ним прибыл ко мне в Берлин и генерал Лесси с генерал-маиором Брентано и потребовал от меня равной части во всем, под угрозою в противном случае протестовать против капитуляции. Я просил только о том, чтобы он имел терпение в течении 24 часов, пока я получу приказания из Франкфурта от главнокомандующаго, графа Фермора, к которому я хотел отправить курьера; но
никакия представления мои не помогали и чтобы устранить всякия замешательства и проверить мои капитуляции с комендантом и городом я должен был снова ехать к Котбусским воротам, где обе капитуляции и были подписаны. Только что успел я это сделать, как туда же прибыли генералы Лесси и Чернышев с большою свитою и более часа осыпали меня шумными упреками. В заключение получил я от Чернышева, писанный карандашем, приказ отдать австрийцам трое ворот и 80,000 талеров из назначенных в подарок денег. Первое я, поневоле, должен был исполнить, но что касается до втораго, то я велел уплатить австрийцам только 50,000 талеров. Между тем мои казаки и гусары, под командою подполковника Текелли и казацкаго полковника Луковкина, были настолько счастливы, что захватили у бежавшаго неприятеля два батальона с 2 пушками, почти целый егерский корпус и многих гусар, 2,000 убили и преследовали неприятеля за Шпандаусский мост. От корпуса же генерал - фельдцейхмейстера графа Лесси ни один человек не последовал за неприятелем, но несколько тысяч силою ворвались в город и заняли под свои квартиры целый Фридрихстадт. Все улицы были полны австрийцами, так что для охраны от грабежа этими войсками я должен был назначить 800 человек, а потом полк пехоты с бригадиром Бенкендорфом, и поместить всех конно-гренадеров в городе. Наконец, так как австрийцы нападали на мои караулы и били их, то я велел стрелять по ним. Как только немного успокоилось, я командировал бригадира Бенкендорфа с полковником Глебовым раззорять королевский литейный двор и королевские и другие заводы, имевшие какое либо отношение к военной части, а также все монетные дворы и пороховыя мельницы, очистить весь арсенал и все находящаяся там пушки, знамена, оружие и доспехи препроводить в армию, а то, что из оружия не может быть вывезено, то отдать пехоте, остальное же сжечь и бросить в воду. Тот же бригадир должен был освидетельствовать все королевския казначейства и забрать наличность их в 62,000 талеров, а равно мундирныя и аммуниционныя камеры, в которых для всех кирасирских, пехотных, драгунских и гусарских полков и для целой неприятельской армии все было приготовлено и спрятано в церквах, и распределить между русскими, саксонскими и австрийскими войсками. То-же было сделано и с значительными королевскими магазинами с сеном и овсом, так как едва столько фур можно было поднять, сколько нужно было для перевозки касс и артиллерии. Все найденныя в арсенале австрийския и саксонския знамена и пушки я велел отдать австрийским и саксонским войскам и то-же сделал с австрийскими и саксонскими солдатами и шведами, объявившимися в числе пленных. Бригадиру Мельгунову, согласно ордеру графа Фермора, было приказано переписать всех находившихся в Берлине лошадей и сдать их под артиллерию и кассы, а остальных привесть в армию. Подполковник же Цветинович должен был вернуться с своим эскадроном в Потсдам для раззорения королевских оружейных заводов, но австрийский генерал Эстергази не допустил его до этого и не дал ни куска хлеба для его команды. Пока все это приводилось в исполнение, я целых три дня, до 12-го октября, провел в Берлине. Мне нужен был еще день, чтобы иметь возможность отправить все в должном порядке, а в особенности увезти прекрасную старую саксонскую артиллерию, лежавшую без лафетов на литейном дворе, для чего, однако, потребовалось бы 100 лошадей, но вечером получил приказание от генерал-фельдмаршала графа Салтыкова и главнокомандующаго графа Фермора, тотчас по прочтении его, идти к армии безостановочно, денно и нощно. Генералы граф Чернышев и Лесси, с их корпусами, в следующую же ночь оставили Берлин и его окрестности и, по требованию перваго из них, я принужден был рано утром 11 октября отпустить один полк конно-гренадеров и полк пехоты, а другой, данный мне им, Чернышевым, в помощь пехотный полк я отправил к армии, через Кёпеник и Фюрстенвальд, сопровождать пленных, неприятельския артиллерию и аммуницию, а равно и кассу. Касса эта состояла из 500,000 талеров, полученных в счет контрибуции, 62,000 талеров, взятых в королевских казначействах, 75,000 талеров подарочных денег моему корпусу и 1,500 талеров за проданную соль. За день перед тем я передал графам Чернышеву и Лесси 100,000 талеровъ подарочных денег и первой дивизии русской армии 25,000 талеров.
Я оставался в Берлине все воскресенье с 2,000 гренадер и одним полком конно - гренадеров, приказав обезоружить всех жителей и сжечь их оружие, а выпущенныя против ея императорскаго величества, ея союзников и их армий зловредныя издания сжечь через палача, под виселицею. Газетчики, за дерзкия выходки их во время этой войны, должны были понести заслуженное ими наказание шпицрутенами, но так как весь город просил о монаршем милосердии к ним, то это наказание, именем ея императорскаго величества, было отменено, но все же они проведены были до места, где была назначена экзекуция и где все уже было приготовлено, и даже с них были сняты рубашки.
Королевския сокровища были осмотрены и найденные ящики и корзины с золотом, серебром, драгоценными камнями и древностями бригадир Бенкендорф должен был опечатать и взять с собою к армии во Франкфурте, где штаб офицеры сделали им описи и, упаковав каждую вещь, сдали при рапорте графу Фермору, через князя Прозоровскаго.
В 3 часа пополудни 12-го октября горожане должны были сменить моих гренадеров, а под вечер я выступил из Берлина с последними и бывшими еще там конно-гренадерами с музыкою, оставив лишь для охраны одного капитана, двух поручиков, 100 гренадеров и 50 конно-гренадеров, и вечером пришел в Кёпеник, а 13 октября перешел в мой лагерь при Фюрстенвальде, где вечером получил строгий приказ быть, без замедления, на следующий день, во Франкфурте, потому что прусский король, со всею своею армиею, был уже в Губене. В бытность мою в Берлине я не только оставилъ пикеты в Беескове и Люббероде, но мои форпосты были и в Вустергаузене, в Саармюнде и в других местах, и потому я ничего не опасался со стороны неприятеля. В виду этого я провел спокойно ночь в Фюрстенвальде и двинулся лишь на другой день, 14 октября, но не прежде, как подошли многие, оставленные корпусом графа Чернышева, люди и аммуниционныя повозки и я мог взять их с собою. К вечеру, со всем моим корпусом, я подошел к Франкфурту, но армия была уже за Одером, на полном марше к Дроссену. На другой день, 15 октября, я сделал во Франкфурте расттаг, а поздно вечером пришел туда и мой арриергард, которому от меня приказано было не оставлять ничего на марше из оставленных корпусом графа Чернышева пушек, аммуниционных повозок и людей, но все взять с собою. 15-го октября я отправил к армии в Дроссен бригадиров Бахмана и Бенкендорфа с 2,000 гренадеров и одним полком пехоты, бригадира Мельгунова с конно-гренадерским полком и подполковника Глебова с моею и неприятельскою артиллериею, всею аммунициею, всеми пленными, кассами, тремя заложниками и двумя мастерами королевскаго литейнаго двора; сам же, с легкими войсками, остался еще 16 октября во Франкфурте. В полдень прибыли люди, оставленные мною в Берлине для охраны, не оставив позади себя ни одного человека,
17-го утром я выступил в Дроссен, куда 18-го числа прибыли и оставленные во Франкфурте, для охраны, мои люди.
Перевод Г.К. Репинского с немецкой рукописи, изъятой у Тотлебена при аресте в июне 1761 года. Опубликован в первый и последний раз в томе LX “Русской Старины” за октябрь 1888 года, стр. 8-23. Приводится с сохранением некоторых особенностей
орфографии оригинала.