Сего вручителя, сына Сергея Алексеевича
Салтыкова, я с остальными присягами при
моей реляции отправил особливо для того,
что он с благодарностию отзывался о том, что
вы, любезнейший друг, будто при
несчастливом его, в минувшее правление,
выписывании из гвардии старались ему
помощь сделать; то не возможете ль ныне
вашей в том к нему милости показать? При том
же, сославшись на сию мою реляцию, в которой
все уже мои сделанные распоряжении к
действительному 25-го числа нынешнего
месяца отсель выступлению и испражнению
Колберха представлены, я у сего вам,
любезной друг, включаю копии, как с
полученного мною вечор от фельдмаршала
Салтыкова письма, так и с моего к нему
тотчас с нарочно отправленным ответа.
Вы изволите из того увидеть, каковой неразрешимости сии командиры и в так важнейших обстоятельствах, в которых конечно двойного делать нельзя, а надобно быть точно приказану чему-нибудь одному, по чему бы можно было, снимая с судов провиант, пропитание себе заготовлять, а не оставляя их с великим казне убытком на худой рейде пропадать от штурмов по 9 вдруг; когда же суда в море как с провиантом, так и со всеми военными припасами единожды отойдут, то уж их опять поворотить к настоящему времени успеть невозможно будет.
Я полученные мною рескрипты принял за точные и позитивные, чтобы при случае свободного Чернышова возвращения мне со всем войском безостановочно в Россию иттить, а сию землю испражненну от него оставить. Да и никак я себе представить не могу, чтобы не только причина доверенности мне такой большой команды, но и единственная ваша братская ко мне дружба не могла бы вас спокойна оставить, чтобы меня хотя партикулярно для осторожности не уведомить, если бы какие отменные намерения против данных мне повелены были. Для чего, без всякого размышления, ежели он, г-н фельдмаршал, мне точного ордера с посланным к нему не даст, то я 25-го нынешнего месяца всеконечно с главным своим корпусом отсель пойду и все нагруженные наши суда с провиантом и прочим в Российские гавани отпущу; а если сверх чаяния моего оное подлинно не будет согласно с намерением, то оставляю себя вашему дружескому в том охранению, присовокупляя к оному еще и то, что возвращающийся из Мекленбургии наш деташамент к самому Колберху не прежде как к 27-му числу прибудет; а, заготовляя себя оттуда провиантом, останется при нем и задержит его в своем содержании еще после меня дней пять, в которое время уже никак сумневаться не могу, чтобы меня не предупредили в здешней земле, ежели потребны будут отменные тому повеления. Да и мне же воображается, что на случай некоторых истребований быть может и в Пруссии, по причине наступивши худого времени, и на зиму корпусу остаться приказать удобность настоит.
Пожалуй, мой дорогой, вложенные верно
разошлите. С великим нетерпением ожидаю от
вас курьера на прежде отправленные мои реляции, а особливо на сюда дошедшия
ведомости, что бывшийумер и погребен будто в Невском
монастыре, то для опровержения
произносимых о нем в здешней земле разных
разглашений.
Копия с письма фельдмаршальского, писанного от 18-го, а полученного 20-го числа ввечеру сего месяца.
Хотя я о полученных ныне всевысочайших Ея Императорского Величества соизволениях сверх тех, кои в ордере изображены, вашему превосходительству на письме открыть и не могу, однакож сходно с оными столько советывал бы вам, чтобы выступлением вашим с армиею из Померании не торопиться, равно как и Колберской крепости в Прусские руки до дального решительного повеления не отдавать, к чему, кажется, довольно и претекстов сыскать можно; а особливо когда еще провиант из России в оную прибывать будет. А больше того желал бы, чтобы ваше превосходительство, по распоряжении об армии всего потребного, сами ко мне побывать изволили, дабы наперед обстоятельно переговорить; я имею честь быть с совершенным высокопочитанием.
Подскрыптом своею еще рукою подписано: Я бы весьма желал вас видеть, но то невозможно. Как вам команду оставить? Хотя повеления и не имею, однако по некоторым обстоятельствам не худо вам из ваших нынешних квартир не спешить сюда выступать, ибо видно, что все то сделано в опасность о Чернышове; а как все уже то миновалось, и он ко мне пишет, перешед Одер, из Аураса, а нынче, надеюсь, в Равиче, коли не ближе, то все скоро будет сведомо в Петербурхе, и надеюсь быть какой отмене. Нам не худо от его величества
Вот какое противуречие писарскою рукою написано, что есть высочайшее соизволение сверх тех, кои ко мне в ордере изобразил о моем промедление здесь; а в своей руке сказывает, что хотя повеления и не имеет, но надеется отмене быть, и для того советует только, а не приказывает. В ордере же пишет себя быть мне точным во всем командиром, да и приказывает отсель мне к себе ехать и не ехать.
Копия с письма, писанного от 21-го июля к фельдмаршалу.
Со всенижайшим благодарением за ваше милостивейшее довереннейшее ко мне письмо имею честь к ответу во первых сослаться на мой настоящей репорт, а притом сим служить.
Мой милостивой государь, никак истинно и помыслить не возможно без точного вашего сиятелъства повеления ни от команды к вам отъехать, которая ежеминутно от меня распоряжений теперь требует, ни собою назначенной мною день на выступление отсель и донесенной уже ко двору отменить, особливо уважая точное и позитивное высочайшее повеление, полученное мною в трех рескриптах о действительном в Россию без потеряния времени следовании и о точном соблюдение прежде заключенного мирного трактата, как и граф Чернышов прямо уже в Россию следует, а мне дал знать, что именем нашей всемилостивейшей Государыни обнадежил его величество короля, что последне-заключенной мирной трактат во всем свято и ненарушимо содержат будет.
Того ради, если ваше сиятельство, как изволили в письме объясниться, сверх тех высочайших повелений, .кои в ордере ко мне изобразили и которых письму вверить не можете, имеете и такие, по коим необходимо мне должно Померанию и Колберх далее в своей поссесии
Русский архив 1888.