Я, выезжая отсель, оставил для отправления к вам, мой дорогой братец, письмо по почте, в котором доносил вам как о своем сюда приезде, так и въезде; а понеже сей вручитель господин генерал-майор Томас Григорьевич Диц едет в Петербурх на своих лошадях, то я, сославшись только на оное мое письмо, вас просил сим единственно касательно до него.
Он прежде служил в конной гвардии, а потом был в моем полку полковником, обращаясь со мною весьма дружелюбно и от того времени и поныне всегда ко мне искренний приятель.
Нынешнее же его состояние такое, что он в кампанию Цорендорфскую был избран всеконечно по достойной его способности и в самую необходимость ко доставлению армии провианта, и посажен был главным членом в походную нашу провиантскую канцелярию. Сколько я дела понимаю, то он эту комиссию исправлял с таким возможным успехом и верности настоящих казенных интересов, как только возможно было честному и радетельному человеку сил своих при беспорядочных и всегда упускающих время учреждениях собрать.
Вам известное последование всея той кампании в рассуждении ея предводителя. И обыкновенная завидость к таковым комиссиям, кроющаяся под видом соболезнования о казенных прибытках (в самом же деле ревность о нажитках, мнимая быть в других руках, а не своих) произвела на него нарекание, и он был сменен князем Меншиковым, и счеты его и книги все запечатанные и поныне остаются без рассмотрения, и он под нареканием нашего министерства; но был прошлую кампанию при корпусе на Висле, будучи почти в гноищи от скорбутики, затем был принужден проситься на год к лечению и от фельд-маршала потому был представлен, что ныне в поле быть не в состоянии.
Резолюция по тому только ныне воспоследовала, что ему велят явиться в Конференцию, почему он теперь в Петербурх и поехал, ожидая о себе как рассмотрения в его определении по причине его худого здоровья, которое теперь гораздо и поправилось, так и претерпений по тому на него нареканию, в котором однакоже он берется со всею твердостию себя оправдать, если только допустят к слушанию и возьмут дела его до рассмотрения; но опасается, что он никакого человека себе знакомого у вас не имеет.
Пожалуй, мой любезной друг, в особливое мне одолжение и к последованию вашего природного попечения о бессильных и беспомощных, в рассуждении же, что он, чаю, уже тридцать лет без всякого пороку и с похвалою служил, а не имея ничего кроме жалования, содержит жену с семью детьми: помоги ему где и сколько возможно. Впрочем верьте, что я всегда непременно есмь ваш истинной друг и верный брат
Петр Панин.
P.S. Хотя вверху и написано, что я отсель отправляю к вам письмо по почте; но отъезжая отсель вам знакомый в Стекольме купец Свешников подал случай оное послать с ним, положа в пакет жены моея, и с ним же господин Хитров послал на 45 червонных для его бывшего слуги и для господина Стаxиeea на пятьдесят рублев подлежащую сумму денег по здешнему настоящему курсу, то есть червонной по 2 руб. по 50 коп.
Заметка по поводу писем генерал-поручика Петра Ивановича Панина к его брату Никите Ивановичу.
... Письмо П. И. Панина от 3-го июля 1760 г. способствует выяснению весьма интересного вопроса о причинах замены главнокомандующего графа Фермора графом П. С. Салтыковым.
Заключение г. Петрушевского о том, что будто бы сам „Фермор просил увольнения от главного начальствования и был заменен Салтыковым" не вполне неверно, что видно и по духу рескрипта о замене Фермора Салтыковым, напечатанного профес. Соловьевым, и по характеру бывшего недоразумения между главнокомандовавшим и конференциею; а именно, по делу о неимоверных расходах на продовольствие войск, что очень много способствовало замещению Фермора графом Салтыковым.
В этом деле видную роль играет генерал Диц, любимец Фермора, бывший при нем генерал-провиантмейстером в 1758 г. Письмо П. И. Панина 3-го июля и его отзыв о Дице дают совершенно иное освещение деятельности генерал-провиантмейстера, и не без основания, если принять в соображение свидетельство и других документов. В письме от 3-го июля есть едва заметная характеристика и Фермора: „Вам известное преследование всея той кампании в рассуждение ея предводителя," — глухо отзывается П. И. Панин о деятельности бывшего главнокомандовавшаго; однако эта фраза в связи с секретною инспекциею армии в 1759 г. генерала Костюрина, а также и с данными других документов, которых мы касаемся в своем специальном труде, имеет большое значение. Оставляя в стороне последние и основываясь только на письмах Панина, вполне выясняется, что Диц был отрешен от должности и, мало того, его дело и стремление оправдать себя оставались без рассмотрения более года. Причины этого понятны. Если бы дело шло только об одном Дице, то едва ли бы отказались распечатать его книги. Письмо Панина нисколько не противоречить тому заключению, что и сам Фермор, вооруживши против себя всех старших чинов армии (как говорит Костюрин) был замешен в этом деле.
Вообще из этого письма несомненно следует, что и во время Семилетней войны злоупотребления при заготовке довольствия для армии составляли уже коренное зло, против которого однако Апраксин (как оказывается) отыскал меры.
Д. Масловский.
Русский архив 1888.