После ж онаго развели все полки и разставили вокруг онаго города поблизости кардоном и с тем означивая, ежели б где неприятель покусился атаковать, то б чрез несколко часов каждой полк мог собратца. А к которому месту будет приходить, то всем бы полкам быть соединенным чрез двенатцать часов, потому что полк от полку стояли тогда не далее как по пяти верст разстоянием и менше. И так постановя зделал я карту, которая и послана была ко двору Ея Императорскаго величества для сведения. Инженерная ж команда и те афицеры, которые мне от Степана Федоровича были поручены, остались при мне. Тут мы пробыли до новаго году, а с новаго году вступили в поход х Кенягсбергу и шли прямо чрез морской залив Куришгаф весма потешно, да и морозы салдат погоняли. Где ж случалось отдохнуть, то по сторонам к морской стороне на мысу и на сухом кряжу было деревень множество, где и отдыхали, разводя великия огни, а мы обогревались в деревенских теплых избах, которые остались з жилцами и от казаков еще были неразорены.
В проезд наш х Кенигсбергу один раз мне случилось приехать в одну деревню, и куды ни сунусь, то везде мертвые тела. Со всем тем принуждены были весь тот страх оставить, вошед в одну избу и затопили, и тут нашли одного старика и бабу, которые при последнем конце своей жизни. Мне вдруг вздумалось дать им по чарке водки, и принудил их выпить, говоря, что они будут здоровы, а опосле их и сам выпил ис той же чарки. Тогда со мною был инженерной подполковник Гербель, которой сказал мне: “Эх, брат, Матвей Артамонович, как тебе не стыдно, что ты пьешь после их”. И чрез это слово зделалось у меня мнение и от мнения жар, но я, взяв сталевых порошков, превеликую лошку выпил и чрез тот порошок я вспотел, и жар во мне прервался, и наутрие мы поехали в поход благополучно.
Недолго наш поход продолжался, скоро приближились х Кенигсбергу. Тогда от города за две мили выехали нас встретить тутошний началник, которому было приказано и с купечеством. Мы очень тому обрадовались, что дошли и будем иметь покой. Послали полковых квартермистров и я афицера, чтоб были отведены квартиры моей команды по близости все ко мне, а мы, немного мешкав, пошли за ними ж. И пришли в город, где приняли нас весма почтенно. Генерал Фермор стал в королевском дворце, а мы на отведенных своих квартирах. От магистрата зделан был во дворце обед, тут мы при генерале Ферморе обедали ж. И в Кенигсберге пробыли почти до самого последняго пути, а притом сочинял карты нашему маршруту. Из Кенигзберга выступили весною и пошли к Мариенвердену. Против оного Мариенвердена навели мост чрез реку Вислу пантонной, тогда уже было плавание по реке судам во Гданск, и остановя те суда для довольствия нашей арми<и>, правианта взяли от них доволное число з заплатою денег. После того, запасшись правиантом, то есть по перепечении в хлебы и в сухари, переправясь чрез реку, маршировали х Кистрину и не дошед верст за пять на реке Варте стали лагерем. Оное место было гористое, против — лес сажен за двести или за версту, и тогда ездили рекогнисировать под Кистрин. Дорога ж лежала подле оной реки почти все красным лесом и так мы подъехали с неболшим за версту к чистому полю, где господин генерал Фермор избрал место оное для лагеря под прикрытием леса и приказал немедленно всей армии вступить во оное место. И как вступили, то ис крепости началась пушечная стрелба. Оттуда послан я был осмотреть, каким образом вести отаку, и как я поехал подле реки, от правой стороны берега лежала высокая гора, которая доволно закрывала от выстрелов пушечных, и я по этому месту ехал между оных же реки и горы, хотя и была стрельба по мне, но без всякаго действия, но я щастливо проехал до самаго форштата, а оборотя от реки по фарштату, то уже я и стал быть закрыт строением. Против же оной дороги, которою я ехал, был вал и видно для тово зделан был, чтоб очищать дорогу, но со всем тем оное не ускорено доделать и артилерии никакой на нем не было. Я, осмотря все оное, поехал обратно и донес генералу Фермору обо всем, по чему и командировано было несколко полков для делания блокады и велено им поспешать как наискорее, а между тем и сам поехал с войском, где и я был, взяв с собою гоубиц з зарядами, следовали за ним, да и тем наряженным полкам приказал за собою ж следовать. И как мы приехали к тому валу, тот час взошед на вал, приказал на нем поставить гоубицы, ис которых того ж часа и начали бросать в город чиненые ядра, и чрез несколко выстрелов трафили в один магазеин, которой был набит сеном, и так сено вскоре загорелось и зделался великой пожар в городе, которой продолжался три дни, пальба же з городу от того пожару нимало не уменшилась, а мы чрез тот пожар имели некоторую надежду. Всево удивительнее, мы будучи на валу без всякаго закрытия никакова вреда не имели, а которыя в прикрытии, то ис тех убило порутчика Орлова и четырех гранодер, а протчая команда вся осталась благополучна и вступила тот же час в работу для делания к закрытию себя против крепости паралельной линии, на коей вскорости поставлены батареи и против крепостнаго мосту в улице по конце зделан был редут и поставлены пушки. И производили как в город, так и вдоль мосту в вороты пальбу. Король же тогда находился против Цесарии в Богеми, а как он в Кистрин прибыл, то с крепости началась чрезвычайная стрелба, по чему мы и узнали, что сам король присудствует. И так жестока, что он, бросая бомбы, не пожалел форштата, и все строение зажег для тово, чтоб мы были открыты. В то время командирован я был в нис реки Одера для делания моста и чрез один остров, дав мне в команду от полков барабанщиков, флейщиков и фурьеров с значками, дабы зделать вид, будто б казалось, тут есть особо отделенной корпус и так я был над тою дивизиею шефом, с которою и зделал на остров мост и на острову батарею продолную с флангами для тово, дабы не могли их выстрелы с сторон нас вредить. Потому что из-за реки стреляли по нас из пушек и егари или другие какие стрелки из штуцеров. Выстрел их бил сажен за двести, а напоследок уже по батареям ис пушак была производима стрелба, но примечено было, что то у нево авантажное место отнето было, то он и пошол в нис по реке искать удобнаго места, а пред сим прежде послан был Хомутов, котораго гусары их отделили от арми<и>. И он принужден был ускакать к графу Петру Александровичу Румянцову, а оттуда ево уже к нам не пропустили. По щастию нашему дезертировал от неприятеля гусар желтаго полку, и объявил, что король с армиею переходит чрез реку Одер, к тому ж подтвердил и инженер подполковник Гербель, которой послан был рекогнисировать о движении неприятелском. Тот час немедленно приказ был послан всюды, чтоб все с апрош и батарей пушки сняты были и маршировали бы в лагирь, а из лагеря выступили в поход. Обоз же весь пошел на то место, где прежде был наш лагерь на реке Варте, и приказано, чтоб были захвачены все авантажныя места, а оставшую артилерию на те места поставить для защищения, а господин Фермор пошел в левую сторону и где остановились в ордер де баталии, то под тем местом был ручей весма топкой и вязкой. И как неприятель перешед чрез реку, то мы и думали ево атаковать. Нас на оном месте чрез тот топкой ручей и затем поставлена была первая линия в ордер де баталии к оному вяскому ручью и болоту лицом, а другая линия в паралель, и зделан был паралеллограм. В средине ж того паралеллограма конные полки таким образом, как прежде воевали с турком. При всем том вскоре соединился абсервационной корпус, которой был на левом фланге, а в самой вечер шол неприятель мимо нас и с нашими гусарами был у него перестрел. Тогда от командующаго генерала послан был подполковник с деташаментом обозревать, куда намерение его клонится, но он ничего не мог приметить и приехал с рапортом, а в лагере было слышно рубка лесу почти во всю ночь. Поутру ж показался из лесу против нашего вагенбурга и шол мимо онаго, не делая никакова вреда прямо маршируя колонгами на армию нашу, как же увидели наши, тогда начали переменять ордер де баталии, тем же паралеллограмом, причем и сам господин Фермор установлял артилерию. Когда ж уже стал неприятель приближаться, то от нашей стороны началась стрельба из единорогов. А между тем от них нарочно пущено было пара лошадей с ящиком однем, в коем были снаряды орудия и сами лошеди запряженныя бежали прямо в армию, фурман с помянутыми снарядами засженной. Тогда от нас стреляли по них и застрелили, и тем то и окончилось. А потом, приближаясь, неприятель колонгами производил тож пальбу, а особливо против нашей артилерии и напоследок весьма блиско колонгами своими приближился, а конницу свою завел к правой стороне нашего крыла и из артилерии по всей нашей армии вдоль фронта по ширенгам рекошетом производил жестокую пальбу.
Тогда много наша конница и армия понесла урону, но честь и хвалу дать можно Петру Ивановичу Панину





Когда я приехал в Петербург со оными планами, перьвой мой был вход к канцлеру Михайле Ларионовичу Воронцову, и те присланныя со мною письма и планы ему подал. Он меня не отпустил, велел отвести мне светлицу, чтоб я жил у него до тех пор, доколе он не донесет обо всем государыне. Потом чрез несколько дней сказал мне: “Теперь ты можешь ездить, куда изволишь, а квартера тебе моя готова”. И так я тот день поехал видется с братьями, так же был и при дворе. Увидел меня Санкт-Петербургской обер-комендант Иван Иванович Костюрин
, которой меня стал знать, как я был в Киеве, и тут увидя, весьма обрадовался, звал меня к себе, чтоб я поехал к нему обедать, на что я по ево прозбе и согласился. И как я у него отобедал, сели мы с ним двое в кабинете и стал меня спрашивать: “Скажи, братец, какие там обращении есть?” — начав божится, что ничего не пронесет, ежели что-нибудь от меня услышит. И так слабость моя довела до того по той надежде, как он клялся, а особливо имея любовь к Отечеству, будто б у нас не было таких предводителей. Расказал, как вышеписано подробно, и то не упустил, что салдатство им недовольны и вовсе не любят его. Что он за всякую безделицу сек кнутом, рвал ноздри и ссылал на каторгу. Со всем же тем он в своем слове не устоял и объявил своему зятю Александр Ивановичу Шувалову
, а Александр Иванович пересказал брату своему Петру Ивановичу. Петр же Иванович, призвав к себе меня, спрашивал обо всем. Тут я принужден был сказать все, что говорил прежде Костюрину. Не много прошло время, приказано было от государыни Дмитрею Васильичу Волкову
со мною переговорить, и ему то же я пересказал, что и прежде говорил. Однако со всем тем на моем объявлении государыня уверитца не изволила, а послать благоволила подлинно разведать Ивана Ивановича Костюрина, которой ездил и по приезде объявил, я больше забыл, нежели что ему объявил. И так меня обратно туда не послали, а на место Фермора послали на смену и пожаловали фелдмаршалом Петра Семеновича Салтыкова
. Меня ж несколко времени спустя пожаловали бригадиром (хотя мне и не хотелось разстатся с инженерным корпусом).

Полный текст записок М. А. Муравьева на сайте Русская литература и фольклор.