Прусский король Фридрих II, продолжая политику своих предшественников, направленную на присоединение к королевству немецких земель, в том числе входивших в состав соседних государств, с 40-х гг. XVIII в. начал экспансионистскую политику в Центральной Европе. В результате двух Силезских войн (1740-1742 гг., 1744-1745 гг.) к Пруссии отошла австрийская Силезия, что значительно укрепило экономику королевства и увеличило численность населения вдвое. За 15 лет Фридрих II создал одну из самых лучших европейских армий, доведя ее численность к 1756 г. до 180 тыс. чел., а также обеспечил большие воинские запасы
. Проводя сложную дипломатическую игру, Фридрих II в январе 1756 г. подписал союзный договор с Англией, нарушив прежние союзные соглашения с Францией и Россией. Ответом на это явилось создание в том же году коалиции крупнейших государств Европы — Австрии, Франции и России, направленной против Пруссии.
Осенью 1756 г. Фридрих II захватил Саксонию. Это положило начало Семилетней войне (1756 — 1763) с участием большинства европейских государств. Военные действия Пруссии вызвали беспокойство российского правительства, опасавшегося, что после укрепления границ королевства с Австрией Фридрих II начнет наступление на восток, в Прусскую провинцию. Для Пруссии эта провинция могла стать плацдармом для военных действий против российской Прибалтики. Петербург принял решение о вступлении в войну и формировании армии.
По указу императрицы Елизаветы Петровны 9 октября 1756 г. главнокомандующим армией был назначен генерал-фельдмаршал С.Ф. Апраксин. Мощная армия, созданная Петром I в последние годы царствования, за прошедшие десятилетия утратила “не только военную гибкость, но и военную готовность”. Расположенные на постоянных квартирах полки оказались негодными для немедленного действия. Апраксину пришлось готовить армию к войне в течение девяти месяцев. Руководство стратегическими операциями и военными действиями императрица возложила на Конференцию при Высочайшем дворе. На практике оказалось, что рескрипты Конференции зачастую ограничивали и сдерживали действия главнокомандующего.
При подготовке к войне с Пруссией особое внимание обращалось на комплектование легких войск, способных действовать в любой местности, вести разведку, совершать набеги на неприятеля небольшими отрядами.
Весной 1756 г. Сенат, в соответствии с протоколами Конференции от 4 и 6 апреля, поручил Военной коллегии “нарядить и в Украину вывесть 2 000 вооруженных мещеряков и башкирцев” и при этом “жалованье, правиант и протчее производить им равное против донских, находящихся в командировании, казаков”. В мае 2-тысячный отряд находился в готовности, но в ожидании распоряжений о выступлении был распущен.
13 сентября оренбургскому губернатору И.И. Неплюеву доставили указ Военной коллегии о срочном отправлении в Лифляндию 500 башкир и 500 мишарей. Все они “неотменно чрез 24 часа собраны к походу вооруженные и конные, во всякую исправность приведены и без малейшаго умед-ления” должны быть высланы в поход. Вслед за этим оренбургский губернатор получил распоряжение Военной коллегии об отправлении к западным границам 500 крещеных калмыков из Ставропольского калмыцкого войска (корпуса).
Таблица 3
ЛИЧНЫЙ СОСТАВ И ВООРУЖЕНИЕ БАШКИРСКОЙ, МИШАРСКОЙ И КАЛМЫЦКОЙ КОМАНД (СЕНТЯБРЬ-ОКТЯБРЬ 1756 г.)
Численность |
Ружья |
Луки |
Сабли |
Копья |
Панцири |
|
Башкирская |
507 |
И |
494 |
56 |
120 |
15 |
Мишарская |
507 |
76 |
431 |
206 |
247 |
7 |
Калмыцкая |
16 |
324 |
148 |
81 |
498 |
- |
В связи с заявленным Военной коллегией жестким сроком в команду по приказу Неплюева наряжали только башкир Уфимской провинции из ближних к Уфе волостей — “самых лучших, достойных к службе, здоровых..., пожиточных и доброкон-ных людей, каждого о дву конь (а кои могут и пожелают на своем коште больше того иметь лошадей, оное им на волю отдать), с ружьем, кто какое имеет, по их обыкновению”. Из наряженных весною следовало брать только “тех одних, кои способнее и доброконные”. Главным старшиной команды башкир губернатор назначил Кидряся Муллакаева, старшину Кара-Табынской волости Ногайской дороги. В помощники к Кидрясу был назначен старшина Гарейской волости Казанской дороги Темир Мютин. Главным старшиной мишарского отряда стал Алкей Муслюмов, старшина мишарей Казанской дороги, а его помощником — сотник Мухамметрахим Юсупов. Калмыцкую команду возглавил войсковой судья П. Торгоутский. Главные старшины имели все права и привилегии донских походных атаманов, а их помощники — казачьих полковников. К “нерегулярным чинам” башкир и мишарей относились сотники — по 5 чел. в каждой команде. Перед отправлением в поход башкиры — 507 чел. и мишари — 507 чел. получили жалованье на полгода вперед: главные старшины по 100 руб., их помощники по 50 руб., сотники по 9 руб., рядовые по 6 руб. Вместо солдатского провианта рядовые могли взять деньги. Старшинам и сотникам “по высочайшей е. и. в. милости” в Уфе выдали сукно красного цвета на одежду и шапки, для рядовых обещали подвезти сукно уже в походе.
Для сопровождения сводной башкиро-мишарской команды был определен полковник Московского драгунского полка Боргентрейх, которому в Уфимской провинциальной канцелярии выдали 6 000 руб. на покупку в пути провианта и фуража и на чрезвычайные расходы. С командой калмыков был майор Оренбургского гарнизонного драгунского полка И. Уваров.
Вооружение всех трех команд, сформированных в Оренбургской губернии, было обычным для легких войск.
В вооружении башкир и мишарей преобладали сайдаки — луки в чехлах и колчаны со стрелами: соответственно 494 и 431. Значительно меньше было другого оружия — у башкир всего 11 ружей и 56 сабель на 507 чел. Перед отправлением в поход выяснилось, что у башкир и мишарей всего 147 копий, и из уфимского воинского склада им было выдано 220 копий. Слабую обеспеченность оружием башкирских воинов можно объяснить утратой его в ходе восстаний 1735—1740 гг. и 1755 г., а также запретом правительства в феврале 1736 г. кузнечного дела у них и торговли оружием. На этом фоне обращает внимание отличная вооруженность команды Ставропольского калмыцкого войска, созданного в 1745 г. по типу казачьих войск: ее снабдили 324 ружьями, к которым выдали по фунту пороха и фунту свинца.
В начале октября команда башкир и мишарей выступила в поход из-под Уфы. На несколько дней раньше из Ставрополя вышла команда Ставропольского калмыцкого войска. Путь следования этих конных отрядов до присоединения к российской армии был долгим и трудным. Башкиры и мишари через Бугульму и Ставрополь подошли к Самаре, где задержались на 3 недели в ожидании ледостава на Волге. Зимой и весной 1757 г. они двигались по территории Симбирской провинции Казанской губернии, Тамбовской провинции Воронежской губернии к г. Чернигову Киевской губернии.
По распоряжениям Военной коллегии и лично генерал-фельдмаршала С.Ф. Апраксина к Риге и Смоленску подходили регулярные воинские части. На границе с Речью Посполитой у Чернигова и Стародуба собирались полки донских, чугуевских, слободских казаков, волжских калмыков, сводная 2 — тысячная (с присоединением 500 казанских татар) команда башкирской, мишарской, калмыцкой (ставропольской) и татарской конницы, называемая в документах “четырехнародная”.
К российской армии, двигавшейся через Курляндию и Польшу, легкие войска присоединились 19 июня 1757 г..
Конники “четырехнародной” команды явились в новом обмундировании. Во время похода башкирам и мишарям было выдано каждому по 4 1/2 аршина сукна зеленого цвета на кафтан (чекмень) и шапку, калмыкам — красного цвета, казанским татарам — синего. По приказу Апраксина команда была распределена по двум дивизиям: башкиры и татары вошли в дивизию генерала Броуна, ставропольские калмыки и мишари — в дивизию генерала В.А. Лопухина. Позже, в начале августа, дважды происходило переформирование войск, и башкиры перебрасывались на разные участки боевых действий. К июлю в составе российской армии было три дивизии под общим командованиям С.Ф. Апраксина: 55 тыс. чел. “годных к бою” из 68 тыс. чел. по штатному составу (по другим данным — 80 тыс. чел.), 79 орудий. Дождавшись подхода к границе всех войск армии, Апраксин отдал приказ об их вступлении на территорию Пруссии. С 21 июля начались военные операции на неприятельской земле.
Разворачивая военные действия на западе, Фридрих II поручил губернатору Прусской провинции фельдмаршалу Гансу (Х. фон) Левальду заняться обороной края. Столица провинции Кенигсберг с моря была защищена лучшими гаванями Пруссии — Мемелем (ныне г. Клайпеда) и Пиллау (ныне г. Балтийск). На суше Левальдом были подготовлены связанные между собой укрепления в нескольких крупных населенных местах, отстоявших от Кенигсберга на 40—60 км. Расположение позиций в оборонительном районе тесно увязывалось с болотисто-лесистой местностью, что должно было затруднить передвижение российских войск. Для прикрытия Кенигсберга с востока на левом берегу р. Прегель, в устье которой он располагался, у г. Велау фельдмаршал приказал соорудить дополнительные укрепления. Фридрих II и прусские военачальники видели угрозу не в российских регулярных войсках, а в иррегулярной коннице. Поэтому в Кенигсберге и других городах (всего в провинции было 63 отряда) срочно восстанавливались земляные сооружения — валы, окопы, а также палисады (частоколы) из заостренных вверху бревен для препятствий налетам конницы. По мнению историографа Семилетней войны Д.М. Масловского, подобные сооружения могли сдерживать только регулярную конницу, для казачьих войск они не были преградой. “Это хорошо понимали и в Кенигсберге, чем объяснялась паника, охватившая городские власти при известии о наступлении русских”.
В подчинении у Левальда находились 30 тыс. чел. в регулярных войсках и сформированные в городах милицейские роты. В случае их отступления предполагалась помощь главной армии Фридриха II. Штаб Левальда располагался в г. Инстербург (ныне г. Черняховск), в 89 км к востоку от Кенигсберга, основные силы — между Тильзитом (ныне г. Советск) и Норденбургом.
6 июля отдельный корпус российской армии под командованием генерал-аншефа В.В. Фермора, направленный к Мемелю, овладел городом. Это был сильный удар по прусским позициям. Российские войска под командованием Апраксина в конце июля взяли несколько крупных населенных мест в бассейне р. Прегель, отбили атаку прусских воинских частей у городов Гумбиннен (ныне г. Гусев) и Инстербург, дважды переходившего из рук в руки. Это заставило Левальда покинуть Инстербург и закрепиться у Велау.
31 июля наши войска вступили в Инстербург. А через два дня, 2 августа, сюда подошла иррегулярная конница под командованием генерал-аншефа Сибильского, составленная из полков и команд, прибывших на территорию Польши. Как вспоминал очевидец событий А.Т. Болотов, сержант, затем подпоручик Архангелогородского полка, служивший в действующих войсках в 1756—1757 гг., впоследствии писателя, ученого-энциклопедиста XVIII в., в лагерь под Инстербургом “прибыли к армии и достальныя наши, идущия из России легкия казацкия и калмыцкия войска”. В своих “записках” он описал обряд общего моления мусульман их “четырехнародной” команды. Оно проходило в специально возведенном “круглом особом шатре. Несколько человек их духовных сидело, поджав по-татарски под себя ноги вокруг шатра, подле пол, и всякой из них бормотал, читая книжку” .
4 августа Военный совет принял решение направить 6,5 тыс. чел. иррегулярной конницы “вперед фронта” по обоим берегам р. Прегель. Башкиры были включены в трехтысячную команду (3 полка донских казаков, 500 башкир, 500 ставропольских калмыков, 500 казанских татар, под начальством бригадира Костюрина), направлявшуюся по правому берегу Прегеля.
Через три дня в соответствии с постановлением Военного совета создавались новые подразделения российской армии. Под началом Краснощекова был сформирован отряд из 5,5 тыс. донских и слободских казаков и “разнонародной” команды, которому поручалось “прикрыть фронт армии и обрекогносцировать позиции” у крупного оборонительного района пруссаков — близ д. Каленен. Легким войскам, включенным в авангардные части дивизий, “назначено было быть всегда впереди, составлять так называемую летучую армию и очищать ... путь от неприятеля”. Они ежедневно вступали в перестрелки с прусскими гусарами, “подъезжавшими для рекогносцирования армии нашей”.
12 августа командование приняло решение всему войску переправиться на левый берег Прегеля с целью обойти прусскую укрепленную линию и выйти к Кенигсбергу с юго-востока. Переправа и продвижение войск по течению Прегеля к г. Алленбург относились, по выводам историков, “к числу трудных и опасных маршей-маневров”. “Происходила у нас почти всякой день маленькая война”, — констатировал А.Т. Болотов. 15 августа “наши нерегулярные войска” отбросили прусскую конницу, подкрепленную гренадерскими батальонами.
Генерал-фельдмаршал Г. Левальд поджидал российскую армию у своих укреплений в Велау. Узнав по донесениям разведки о маневре Апраксина, Левальд срочно переправился через Прегель и расположил войска на широком поле близ д. Гросс-Егерсдорф, где, построившись в боевой порядок, утром 19 (30) августа они встретили пушечной и ружейной стрельбой армию Апраксина, еще неразвернувшуюся в походный порядок. Придя в себя после неожиданного удара пруссаков, русская армия перешла в наступление: “загорелся и с нашей стороны пушечный и ружейный огонь, и хотя не залпами, но без порядка, но гораздо еще сильнее неприятельскаго ...Огонь сделался с обеих беспрерывный ни на одну минуту”. В своей реляции, написанной 20 (31) августа на поле сражения, Апраксин остановился на основных моментах военных действий. В течение нескольких часов, сообщал он, “обе армии, стоя фронтом одна против другой, перестреливались наижесточайшим огнем как из артиллерии, так и мелкого ружья... Победа чрез все время была сомнительна...”. Левальд нанес основной удар по центру армии — на 2-ю пехотную дивизию генерал-аншефа В.А. Лопухина, которая понесла значительные потери. Левальд несколько раз менял направление атак, но, “не преуспев нигде”, бросил силы на правый фланг. Здесь пруссаки встретили вторую линию войск, предводительствуемых генерал-майором П.А. Румянцевым: “примкнутыми штыками так встречены были, что вдруг ниспровергнуты и в бег обращены. Сие и решило победу”. Главным итогом баталии стало паническое бегство неприятеля: “Сколь горячо и десператно было его нападение, таково ж, наконец, скоропостижно и бегство. Ретирадою оное назвать никак не можно, ибо никогда замешательство и смятение так велики не виданы”, — с гордостью за силу российской армии докладывал генерал-фельдмаршал. Вслед отступавшим прусским войскам были отряжены отряды иррегулярной конницы, которые захватывали в плен солдат и даже офицеров. В ходе 10-часового сражения прусская армия потеряла около 5 тыс. чел., наши потери составили свыше 5,4 тыс. чел.
20 августа главнокомандующий направил императрице доношение, в котором он “показанные с неприятелем сражени всего войска чинов храбрые и ревностные поступки засвидетельствовал и надеется: высочайшая е.и.в. милость ко всем, по званию каждого воспоследует”. А на следующий день он отослал ордер обе-рштеркрикс комиссару, чтобы всем “наличным” нижним чинам регулярных и иррегулярных войск “выдать невзачет жалованье” за один месяц.
28 сентября “по высочайшему указу Генеральным дежурством при армии было велено нижним чинам тем одним, кои во время сражения были, и им прежде произведено за месяц жалованье, достальные за 3 месяца выдать”. Жалованье в награду получили все участники Гросс-Егерсдорф-ского сражения, кроме войска из Оренбургской губернии в составе башкир, мишарей и калмыков, переброшенных на внутреннюю и пограничную службу. Из “нерегулярных чинов” только Кидрясю Муллакаеву и Темиру Мютину выдали по 50 руб. для покупки памятной сабли.
Несмотря на полную победу под Гросс-Егерсдорфом Апраксин не решился идти на Кенигсберг. Действительную причину этого он объяснял недостатком продовольствия, убылью и болезнью солдат и казаков, нуждой в фураже для подъемных лошадей. Необычно жаркое лето, обмеление рек и даже Куршского залива Балтийского моря затрудняли подвоз провианта и фуража. По решению Военного Совета армия двинулась к Тильзиту, порту на р. Неман, с целью очистить путь для получения продовольствия. Не решив эту проблему, Апраксин отдал приказ о переправе через Неман и возвращении армии на зимние квартиры. Объясняя необходимость подобного решения в донесении от 3 сентября, он указывал: “Воинское искусство не в том одном состоит, чтоб баталию дать и, выиграв, далее за неприятелем гнаться, но наставливает о следствиях часто переменяющихся обстоятельств боле разсуждать, всякую предвидимую гибель бла-говременно отвращать и о целости войска неусыпное попечение иметь”. По мнению исследователей истории Семилетней войны, Апраксин допустил достаточно много ошибок в походе 1756—1757 гг., но он выиграл Гросс-Егерсдорфское сражение и сберег армию. Новый главнокомандующий армией В.В. Фермор уже через два месяца после отставки Апраксина начал второй поход в Пруссию с основными силами отдохнувшей и доукомплектованной армии.
Прусский поход российской армии, предводительствуемый генерал-фельдмаршалом С.Ф. Апраксиным, принес первую победу над армией Фридриха II. Гросс-Егерсдорфское сражение 19 (30) августа 1757 г. сыграло важную роль в Семилетней войне 1756—1763 гг., открыв путь российским войскам на Кенигсберг. По замечаниям офицера А.Т. Болотова, в Прусском походе “мы посмотрели пруссаков, научились у них воевать, узнали как ходят в походах, какие бывают военные труды, овладели городом Мемелем, нагнали на пруссаков страх и доказали им, что мы умеем драться”. Характеризуя конников из “разнонародных” команд, Д.М. Масловский подчеркивал, что они “оставили по себе память лихих наездников”, атаковавших неприятельскую конницу. Вместе с казачьими сотнями они заманивали прусских гусаров под удары артиллерии, следили за продвижением войск неприятеля из района прусских укреплений у Велау, вели разведку в районах, прилегающих к месту сражения, самоотверженно выполняя роль “стерегущих армию”.
Положительно оценивая сражение 19 августа, военные историки отмечали недостатки в управлении армией, в результате чего в сражении участвовала только третья часть российских войск. “Крайне вялое и нерешительное пользование русскими массою нерегулярной конницы, коллегиальное обсуждение вопросов в военных советах (причем личность главнокомандующего стушевывается), — подчеркивает в своем исследовании Д.М. Масловский, — обращает на себя внимание как отрицательно поучительные особенности”.
Участники первого Прусского похода и военные историки единодушно отмечают, что это был нелегкий поход, “многого труда и многих убытков как в людях, так и в деньгах, и во всем прочем, стоил”. Это и тысячеверстные марши регулярных и иррегулярных войск, стягивавшихся к Риге, Смоленску, Чернигову, потери в боях с прусской армией: в пехоте — 10 380 чел., коннице — 1 788 чел.; огромное число больных: к октябрю 1757 г. числилось более 58 тыс. больных при 47 тыс. здоровых. Значительные потери понесла и башкирская команда. По данным на 20 августа 1757 г. в ней было 487 чел., в марше и в ходе сражения погибло 20 чел. В последующие десять лет от ран и болезней умерло 53 участника похода.
В конце сентября—октябре войсковые части были направлены зимовать из Пруссии в Польшу и Россию. В соответствии с указами Военной коллегии и Главной провиантской канцелярии подполковнику Оренбургского гарнизонного драгунского полка И. Уварову “четырехнародную” команду разместили в Новгородской губернии. Башкиры и татары несли охранную службу в гг. Зубцов и Ржев, мишари — в г. Cтарая Русса, ставропольские калмыки — в Твери.
Весной 1758 г., в связи с ожидаемым нападением Китая, тысячную башкиро-мишарскую команду было решено перебросить на Колыванскую и Кузнецкую дистанции Сибирской пограничной линии (татары и калмыки по указу Елизаветы Петровны возвращались домой). “Следуя чрез свои жилища”, башкиры и мишари должны были “запасти себя лошадьми и всем потребным” и, “как наискоряе возможно”, отправлены на Симбирскую линию в места, “где больше нужда и опасность требует”.
12 августа Уфа встречала ветеранов Прусского похода, чтобы проводить их в новый. В своих рапортах губернским властям и военачальникам на Сибирской линии подполковник И. Уваров сообщал, что в команде “весьма лошади от дальнего походу худы и много пеших и больных людей”. Распоряжениями губернатора, уфимского и исетского воевод старшин обязали на смену больным, престарелым и безлошадным присылать годных к службе, а “прежних в домы отпускать”, но только после приемки подполковником новых конников. Дополнительный набор был произведен среди башкир Исетской провинции, не участвовавших в Прусском походе. В команду были приняты 120 башкир во главе с сотником Кара-Табынской волости Сибирской дороги Юламаном Кушаевым.
Теперь башкирская команда насчитывала 463 чел., в том числе 446 рядовых и 17 “нерегулярных чинов” — главный старшина с помощником, 4 сотника, 5 есаулов, 5 хорунжих и один квартирмейстер.
Команда имела 950 лошадей. В мишарской команде было 475 чел. и при них 968 лошадей. Для большинства конников Прусский поход получил продолжение.
8 октября 1758 г. Уваров привел эти конные полки в Усть-Уйскую крепость — на границе Оренбургской и Сибирской пограничных линий. Полученные здесь известия об успокоении на китайской границе спасли их от гибельной зимней дороги в Сибирь. Башкиры и мишари вернулись к своим семьям, которые они покинули еще осенью 1756 г.
И здесь им стало известно, что участникам Гросс-Егерсдорфского сражения до сих пор не выслано денежное вознаграждение. Сменившие И.И. Неплюева губернаторы А.Ф. Давыдов (1759— 1763) и Д.В. Волков (1763—1766) не поднимали вопроса о выплате положенного им трехмесячного жалованья. И лишь при губернаторстве князя А.А. Путятина (декабрь 1764—1768) он был положительно решен. В чине бригадира Путятин прошел многие сражения Семилетней войны, в 1762 г. был произведен в генерал-майоры. По приезду в Оренбург новый губернатор не оставил без внимания бывших сослуживцев по заграничной армии. Он возвел командира башкирской партии Кидряса Муллакаева в административный чин главного старшины Ногайской дороги, а его сына утвердил волостным старшиной. В 1767 г. во время пребывания Екатерины II в Казани (26 мая — 1 июня) губернатор направил туда Кидряса с депутацией, где он “не только удостоился у руки е.и.в. быть, но и особливую высокомонаршую милость е.и.в. в разсужде-нии службы его получить”.
Но главное — Путятин поддержал обращения башкирских и мишарских старшин и Ставропольского калмыцкого войска в Сенат о выдаче им назначенного 28 сентября 1757 г. жалованья, тем более, что “бывшие при той баталии яко-то донские, чугуевские и протчие казаки, тако ж и казанские татары, оное, оставшее в казне Высочайшее награждение, получили сполна”. Дело сдвинулось с места, и в 1767 г. Сенат передал их челобитные на рассмотрение Главного кригс-комиссариата, ведавшего денежным и вещевым обеспечением войск. Там были подняты документы из архива походного комиссариата и оберкрикс-комиссариатской комиссии армии С.Ф. Апраксина и выяснилось, что награждение башкирской, мишарской и калмыцкой команд до сих пор не было произведено.
После этого начался сбор сведений об участниках сражения 19 августа 1757 г.
Уфимская провинциальная канцелярия запросила у старшин списки “бывших на баталии башкирцах и мещеряках”. В представленных документах были названы имена 487 башкир, в том числе 53 умерших, у которых наследники — дети или братья; у мишарей — 482 чел., в том числе 37 наследников умерших. По сообщению полковника Ставропольского калмыцкого войска И.Н. Дербетева в сражении участвовало 487 калмыков, у 59 умерших из них имелось 55 наследников, у четверых не осталось детей и братьев. До конца года решался вопрос о денежных фондах для выдачи жалованья на 1 443 чел. И только 19 января 1768 г. вышел указ Сената из 1-го департамента, в котором сообщалось, что Сенат определил Главному кригс-комиссариату “башкирским, мещерятским и калмыцким войскам... за оказанные их в 1757-м году августа 19 дня под Велавою храбрые действия... тогда недоданные за 3 месяца не в зачет жалованья по 3 рубли каждому всего 4 329 рублев в дачу произвесть”.
В феврале—марте 1768 г. проходили выборы доверенных от трех команд для принятия денежной суммы. Полномочия доверенных должны были быть засвидетельствованы старшинами, участвовавшими в походе. Кидряс Муллакаев и мишарский старшина Ногайской дороги Абдусалям Мамеделин заявили, что “желание имеют для принятия оных денег... ехать сами”. От Ставропольского войска (корпуса) выбрали И.Н. Дербетева. Но губернские власти остановились на кандидатурах четырех поверенных от башкир, мишарей и тептя-рей, находившихся в Москве с февраля 1767 г. Поверенные ждали решения на переданное в июле в 1 -й департамент Сената прошение о снятии воеводы Уфимской провинции И.В. Спиридова, которого обвиняли в различных административных нарушениях, фактически — в злоупотреблении властью.
Поверенными от башкир были сотник Енейской волости Казанской дороги Мендикей Аблязев, который в Прусском походе командовал сотней, и мулла Юнус Юсупов, писарь Кидряса Муллакаева. Мишарскими поверенными стали Абдикей Ишбулатов и Рахманкул Курманаев. Эти четверо выборных и уполномоченный от полковника Дербетева калмыцкий хорунжий П.И. Крашенинников подготовили, возможно, при участии своих депутатов в Уложенную комиссию, прошение в Главный крикс-комиссариат о передаче им всей денежной суммы, пожалованной приказом от 28 сентября 1757 г.. В документе, поступившем в 1-й департамент Сената 3 марта 1769 г., поверенные сообщали, что по требованию старшин они заказали мастерам в Москве 400 сабель “на следующие им в выдачу деньги”. По согласованию с оренбургским губернатором поверенным на покупку сабель была выдана четверть общей причитающейся суммы. Остальные деньги распределяли по спискам.
Славные дела башкирских конников в составе заграничной армии выдвинули их командиров на первый план. Огромным авторитетом пользовался Кидряс Муллакаев. В указе Сената от 18 февраля 1758 г., присланном в Оренбург, отмечалась “верная служба” Кидряса Муллакаева и Алкея Муслюмова, их участие “в Пруссии при неприятельском сражении”. И “в знак высочайшей к ним е.и.в. милости и для поощрения к таковой ревностной службе других, — сообщалось в документе, — наградить их от Военной коллегии саблями, а Муслюмова за полученные им раны и сукном. И сверх того дать им обоим похвальные указы”. Темир Мютин, служивший в Прусском походе помощником главного старшины башкирской команды, стал известным общественным деятелем. Находясь с весны до конца 1759 г. в Петербурге в составе делегации депутатов от башкир и мишарей, направленных для принесения Елизавете Петровне “благодарения и поклонения за высочайшие е. и. в. милости”, Темир Мютин “с товарищи” от имени всего башкирского народа представили в Сенат доношение с просьбой запретить захват “старинных наших жалованных земель”, и узаконить правило скрепления купчих на землю только при согласии башкир всей волости. Для контроля за оформлением этих юридических документов они ставили вопрос об их обязательном переводе на письменный язык тюрки (“с переводом татарским”). Челобитная Темира Мютина не осталась без ответа. 29 сентября Сенат направил указ Оренбургской губернской канцелярии об упорядочении земельных дел в Башкирии, чтобы “впредь оному башкирскому народу отнюдь никому никаких обид и разорений не чинить и в угодьях их насильством не селиться”. Темир Мютин скончался в Петербурге в декабре 1759 г. Но имя его не было забыто. Об указе Сената, принятом по доношению Темира Мютина, знали во всех башкирских волостях и на него ссылались, решая многие земельные споры. Выше говорилось о двух ответственных заданиях, которые были поручены другому участнику Прусского похода сотнику Мендикею Аблязеву: он обращался в Сенат с челобитной на действия уфимского воеводы и был доверенным, получившим в Москве деньги для передачи участникам Гросс-Егерсдорфского сражения, которые они ждали одиннадцать лет.
В 1782 г. заседателем вновь учрежденной Белебеевской нижней расправы, входящей в систему судебных учреждений Уфимского наместничества, был избран башкирский сотник Мансур Муртазин, в послужном списке которого значилось его участие “при двух баталиях под командою господина генерал-фельдмаршала Апраксина”.
Своим героическим участием в Семилетней войне, ратным мастерством и выучкой башкиры заслужили профессиональное доверие военного командования и соответствующий указ Сената, по которому с июля 1760 г. всем находившимся в дальних походах стали платить постоянное жалованье, выдавать продовольствие и фураж. Старшины получали по 100 руб., сотники, хорунжие и есаулы — по 18 руб., рядовые — по 12 руб. Начальнику команды выдавался фураж на 12 лошадей, есаулам, сотникам, хорунжим — на 3, рядовым — на 1 лошадь. Рядовым полагался также месячный солдатский паек. Такие же льготы распространялись на мишарей.
В официальных документах — наказах башкир в Уложенную комиссию 1767—1768 гг., содержащих сведения о их правовом положении, особо выделялось участие башкир в Азовском походе Петра I, Северной войне (Рижский поход 1709 г.) и Семилетней войне: “недавно против Прусской армии находились и в сражении против неприятелей были”. В честь 200-летия сражения при Гросс-Егерсдорфе близ г. Черняховска Калининградской области у с. Междуречье, в месте, где стояла российская армия перед сражением, в 1956 г. установлен монумент.
Рахимов Р.Н.
История башкирского народа : в 7 т. Том 3 / гл. ред. М.М. Кульшарипов; Ин-т истории, языка и литературы УНЦ РАН. – Уфа.: Гилем, 2011.